Второй раз за последние годы Михалок вынужден покинуть Родину. Несколько лет назад он уехал в Москву, скрываясь от преследования спецслужб из-за резких высказываний об Александре Лукашенко. Теперь обживается в Киеве.

 

Недавно Сергей Михалок и продюсер группы Bruto Антон Азизбекян получили вид на жительство в Украине. Они вновь начинают все с нуля, на новом месте, на зависть оставшимся в Минске критикам.

 

Сергей Михалок раздражает минскую тусовку своим жизненным стилем и революционными текстами. С одной стороны, его любят и ищут общения, постоянно просят об интервью. С другой, Михалок – бунтарь белорусов со статусом и положением пугает, вдруг разрушит хрупкий мирок благополучия и стабильности.

 

В первой части большого интервью говорили об Украине и мировой революции, во второй - исключительно про Беларусь, белорусов и личных демонов Сергея Михалка. Очень откровенный разговор – про любовь и ненависть, про алкоголизм и семью, про друзей, коллег и конкурентов на сцене.

 

- В первой части мы говорили про твои тексты. Они очень революционные, часто – радикальные. Но ведь это же просто слова для тебя, как поэта, а для твоих слушателей - это призыв к войне, они могут принять это за чистую монету…

 

- Подожди, секунду! Так сейчас и идет война! Она никуда не девалась. Разве война началась только на Майдане? Мне говорят: «Ты майданутый»! Я отвечаю: «Матрешку» я написал до Майдана». «Рабкор» я когда написал? Когда я написал «Воины света», «Бесы», «Наши бьют наших»?

 

Это уже началось давно. Возрождение совка началось с Беларуси. И вот «Грай» или Belarus Freedom - это было не для белорусов. Хотя я писал не для белорусов, а для тех, кто еще это может остановить. Это было больше для россиян, потому что белорусы в своем иногда коллективном цинизме и в коллективном «бей своих, чтобы чужие боялись», с ними не надо иногда даже разговаривать.

 

Я давал интервью человеку из большого белорусского журнала. Пришел прекрасный человек в очках и первое, что он заявил: «Ну, вот ты знаешь, что с XVIII-XIX века…» Умнее меня в тысячу раз - этот парень в очках. И потом выдает: Brutto – это «код терпил».

 

Я удивился: «Какой такой «код терпил»?» Во-первых, почему блатной жаргон идет из такого парня, который ходит в бар «Молоко», в бар «Хулиган» и, конечно, далек от всех этих гантелей, ху**и, от слов «мотивация», «драка», от глупостей этих «мальчишеских, тупых, ПТУшных», как он подчеркнул. Рядом сидит Гурков…

 

- Он не терпила, точно.

 

- Это Гур терпила? Или, может, я похож на терпилу? Я десять лет побеждаю… То есть я физически победитель.

 

Рядом все время были группы, подающие надежды. Когда-то говорили: «Ну, Neuro Dubel - это супер, а Михалок – говно, ну, Лявон - это супер, а Михалок – говно, ну «Петля Пристрастия» - это супер, а Михалок – говно». Я играл на разогреве у «Здоб ши Здуб», у «Танцев минус», у, прости, Господи, «Мечтать» и «Маши и медведи». Я у всех играл на разогреве.

 

Но я играю и сейчас! Где те, кого я разогревал, где они, б**дь, разогретые? Поэтому мне доказывать человеку в очках то, что я победитель, стало даже неловко. Я ему говорю: «Слушай, знаешь, кто главные враги? Это не система, не Лукашенко. Главные враги белорусов - прослойка, которая построила себе резервацию и с помощью, грантов, займов или еще чего-то свою трусость, никчемность и бесполезность маскируют под элитарность.

 

Это они - белорусы? То есть не Шеремет, не бойцы «Азова», не Гурков, ни я, ни даже, пардон, Лукашенко, Ермошина или Некляев - не они белорусы, а белорусы - это вот они, б**дь, из бара «Молоко». Додуматься самим себе построить резервацию!

 

Мы построили себе «Молоко» в том месте, где раньше была знаменитейшая стеклоприемка, и где я в 90-ые, мои друзья, Прокоп, еще кто-то дрались с «синими». Понятно, индейцев сгоняли в резервацию 200 лет назад. Но сейчас построить бар «Молоко» и добровольно зайти в эту резервацию: «Вот здесь у нас пианинко, здесь мы шепотом поем друг другу песни, потом мы делаем маленькие…»

 

- Революционные...

 

- Зачем революционные? Последняя музыкальная победа белорусов - это то, что рекламирует Ultra-Music. Главный концепт, то есть «Петля Пристрастия», «Кассиопея» или The Toobs, заключается в том, что «какая, на х*й, политика, зачем это все говно, да что там Михалок из себя корчит, да он играет на этом социальном, это ху**я!»

 

Вот кто главный друг Луки: умные, доскональные, талантливые, но слабые и трусливые. Живущие в этой своей гадкости: «мы нашли свой мирок, маленький, мы здесь что-то делаем, чё это он орет, он по-белорусски не умеет говорить, или чё это он орет, он «Улисса» Джойса не прочел, каким языком он разговаривает, как он посмел».

 

Я готов так разговаривать и махать руками, потому что я в этом вижу свое предназначение, свое субъективное. А они стараются говорить о каком-то объективном. В этом беда белорусского понятия хипстерства. Нонконформизм у них превратился в идеальный конформизм, именно они являют собой серое быдло.

 

Они говорят все время о каких-то быдлотонах, но быдлотоны, лошицкие хулиганы или футбольные хулиганы – они носители стайла, они носители энергии… Даже Лука носитель, пусть тоталитарного, но он носитель какой-то принадлежности.

 

 

- Ты сейчас договоришься до того, что и Лукашенко оправдаешь.

 

- Нет, я говорю лишь о том, что они носители чего-то существенного. По этому его можно идентифицировать, сказать кто он и что он. А когда целая плеяда – молодые поэты, художники, музыканты - пытаются себя обезличить и не занять позицию, это жалкое зрелище.

 

В это главная наша – не занять позицию. Поэтому я восхищаюсь современной Украиной. Потому что все, пиз**ц: ты либо за Моторолу, Захарченко, Путина-х**тина либо здесь, либо будешь постоянно получать по еб**у, потому что все время оказываешься не в том месте. Все, это - Рубикон. По большому счету, ты либо так, либо сяк. Третьего не дано.

 

Все попытки занять что-то по середине сейчас – это меня бесит и раздражает. Они вдруг набросились на Brutto, на Михалка, оказывается, они умеют выть, кричать. Друзья, если в вас, оказывается, есть код воина, если вы воины, если вы можете возмутиться по-настоящему, то что же все эти годы сидите на жопе. Полгода вы возмущаетесь Brutto.

 

Неужели Михалок превратил вас в эту ху**ю и вы с цепи сорвались? Это не я, друзья, но я рад как минимум тому, что значит, в вас еще есть энергия, значит, вы не все будда-белорусы, не все вы избавились от своих страстей, не все прошли 8-летний путь правильности и сейчас сидите в этом «Хулигане», в модных, красивеньких одежках и жалеете, что нам бы еще Starbucks, как в Москве, и тогда вообще не было бы печали.

 

Бл**ь, на х*й! На уик-энды в Прагу и Вильнюс, а тут сидите и пиз**те. И как только появляется хоть кто-то ярче вас, крикливей, то сразу готовы на него наброситься. Знаешь, почему? Потому что это то, из-за чего пиз**т большинство россиян на украинцев – из-за обиды. Они понимают, что украинцы вырвались и далеко сбросили с себя то, что они не сбросили. И это очень обидно.

 

Поэтому Саша Кулинкович, напившийся, сорвав концерт, но потом как-то нелепо принесший какие-то вроде извинения, писавший про Львов, говорящий о сердечных приступах, вот он для таких терпил - класс, мы его любим, потому что мы его жалеем. А мне их жалость не нужна! Я не хочу, чтоб меня жалели. Х*й они когда дождутся. И в этом код Brutto. Пускай я их раздражаю, по крайней мере я вижу, что они живые.

 

- Ну, ты с Brutto запутал всех. Вы не гопники, а стилистика гопническая сразу была. Поэтому у людей разрыв мозга, и ты все время должен объяснять людям, что вы антигопники.

 

- Если бы я сел 1 августа 2014 года и рассказал тебе все, что рассказываю сейчас, это было бы самообразование и вступление Образцова: «Ребята, сейчас вы увидите спектакль с куклами». Зачем мне рассказывать для дураков? Или на х*й мне объяснять что-то умным? Я не хотел никому объяснять то, что говорю сейчас … Потому что выглядело бы, словно я оправдываюсь и всем разжевываю: «Ребятки, все хорошо».

 

А я хотел сделать так, чтобы половину смело с танцпола, чтобы они ахнули, которые ходят на концерты, потому что «Ляпис» - опять тренд, «Ляпис» - опять модно, потому что в «Ляписе» на сцене есть люди, которые поют о чем-то, а выглядят не так. Что можно слушать их новые песни, но можно жить по-старому… Пан курит на сцене - значит можно курить, Паша выпивает - значит можно выпивать. Это Михалок такой, но у них нет к нам претензий.

 

«Ляпис» был группой о борьбе в том числе для тех, кто не готов бороться. Поэтому очень много люлей «Ляписы» отгребали от людей активных действий.

 

- Типа поете «Воины света», а сами кто?

 

- Да, а сами кто вы, на х*й? А вот Brutto отгребает пиз**лей от людей эфемерного мира, а практики, уличные ребята – они с нами. Все АТО слушает «Гарри». И в этом отличие людей, готовых на действия в реале. И они теперь с Brutto. Вот в чем разница. А то, что там вой…

 

Мы же белорусы с тобой, в контексте нашей с тобой страны говорим. Мы знаем, что болото, бл**ь. Но болото же бывает некрасивое, когда мутят...

 

- …А у нас красивое.

 

- …у нас сверху зеленочками покрыто, чашечки кувшинок.

 

А я и Гурков, мы грязь со дна поднимаем, выпрыгиваем, пытаемся плескать, тянем себя, как Мюнхгаузен, за волосы, хотим вырваться. При этом ржем, а не плачем, не ноем. Не получилось - сами можем с себя поржать. Громко орем. Нас точно так же держит кто-то снизу, нас так же кто-то пугает, но мы орем, мутим.

 

А те из бара говорят: «Бл**ь, ну, такая заводь была тихая. Давайте, ребята, ну, хватит уже прыгать».

 

Почему я больше всего претензий к ним всем предъявляю? К этим классным журналистам, которые летают самолетами «Белавиа»? Я же вижу, что это делают люди, которые слушают не белорусскую эстраду. Они слушают серьезную музыку, читают Кортасара, ходят на «Каннских львов», знают, что такое фильм Beautiful. Они за всем следят. Они правильно одеваются, они все это, бл**ь, знают, и на велосипедах они уже красиво ездят, и правильные у них шмоточки, и фильмы они снимают и рекламы своих заведений роуд-муви, которые очень похожи на европейскую ху**ю, и кафе «Справа» для них уже есть в Минске....

 

Но, бл**ь! Они пытаются замаскировать. Внутри-то все то же самое, внутри-то та же самая ху**я. И группы их камерные.

 

Есть классная группа Dzieciuki. Где их премии? Я же не говорю про Brutto и «Ляписа Трубецкого». Где группы, которые бросают вызов, прорывные? Как это они там про комиссаров поют, как это они пиз**т «убей коммуниста»? Да пускай так поют, пускай будет громкая музыка.

 

Да, я уважаю «Троицу». Прекрасная группа, замечательная. Но, ребята, это уже группа над эпохами, несущая по розе мира какое-то знание белорусов через века. А что нам сейчас делать? На кого нам смотреть? На «Атморави» или на группу Akute? Что она мне скажет?

 

- Ну, они аккуратненько так поют.

 

- В том-то и дело. Типа давайте не пиз**ть, давайте над баррикадами.

 

Помнишь, было движение «Неприсоединение»?! Бл**ь, вот что они делают! И, конечно же, движение «Неприсоединение» - присоединяется к врагу. Они очень выгодны врагу.

 

Например, хорошая группа «J:Морс». Была популярнее «Ляписов» и популярнее всех. Это как раз группа полного декора. Когда Пугач и Ледовских, адвокаты, лишенные революционной харизмы, поют песни, которые очень хорошо вписываются во весь наш мирок. Хорошие люди, образованные, они что-то по-своему пишут, они что-то говорят «ну, мы что-то ж тоже делаем».

 

Или Антон Кашликов (писатель и журналист – прим. БП) мне рассказывал: презентация книги, парень ездит на велосипедике вокруг мира и это - наш белорус. Я задал один вопрос: «Я у него в книге прочел, что бабушка умерла. Кто хоронил его бабушку?» Кашлик не нашел, что мне ответить. Я говорю: «Кто хоронил его бабушку? Классный парень, хорошо, что он ездит, Тибет, Китай, но в книге есть, что умерла бабушка. Он дал деньги, помог, позвонил ребятам, бл**ь?» Ничего!

 

А я не могу, чтобы мою бабушку хоронил неизвестно кто. Этим мы отличаемся от них. Я хочу там быть еще и физически, в Беларуси, я интересуюсь, где, что, кто живет.

 

- Ты не боишься с ними всеми поссориться, с тусовкой в Минске?

 

- Я с ними никогда не дружил. Не в смысле, что я такой крутой. В смысле, о чем говорить?! Да они из-за этого и бесятся, что я с ними не пиз*у.

Павел Шеремет и Сергей Михалок -  неожиданная встреча в Одессе 

- Я никогда не был фанатом группы «Ляпис Трубецкой». Ни когда она пела про яблоки, ни в принципе, когда вы пели «Рабкор» свой, да и сейчас я довольно спокойно отношусь к группе Brutto. Мне очень нравится песня «Гарри».

 

При этом я всегда понимал, что ты лично очень умный человек, образованный, у тебя прекрасное чувство юмора, ты - явление. Даже если завтра ты вступишь в банду Аллы Пугачевой и будешь выступать с ней на сцене, мое отношение к тебе как к человеку не изменится. Просто один твой проект музыкальный мне чуть более близок, второй - чуть менее.

 

Но мне всегда казалось, что ты специально выступаешь как шут, что с тобой можно поговорить о чем-то серьезном, а ты все время стебешься и все время ускользаешь. Зачем ты все время отшучиваешься, прячешься? Или это уже на автомате, «Саша и Сирожа» прет из тебя?

 

- Я не вижу никакого смысла в умничаньи. То, что я делаю как шут на сцене, то как я брыкаюсь, в этом я вижу смысл. А философствовать и разглагольствовать на сцене… Во-первых, это все уже пост-постмодерн, я говорю банальностями и чужими словами. Я просто придумываю новые метафоры на старые истины. Никаких новых истин я не изобретаю. В этом плане получается, что я шут-философ. Так Лао-цзы: смеющийся и ребенок, и старик, и философ, и клоун. Это мой жанр - клоунада в юрияникулинском стиле, не олегапоповском,

 

Я в любом случае клоун. Но есть клоун Карандаш и его пантомима, где он выходит со своей собакой и где разваливается фашистский танк. Или «Кукрыниксы» со своими политическими, серьезными миниатюрами. Конечно же, я не могу из клоуна стать факиром или канатоходцем.

 

Я клоун. Я владею каждой профессией по чуть-чуть. Но я не могу составить конкуренцию акробату. Поэтому какой я философ? Да, это гаер (шут в народных игрищах, паяц, площадной шут - Толковый словарь Даля, прим. - БП) - это слово больше подходит. Гаер - клоун древний, он не безобидный, он не просто кривляка. Батлейка наша что несет в себе? Там много политики, сатиры, там - философия и житейская мудрость. Поэтому я сам по себе, это мое амплуа.

 

Ну, ты выключишь диктофон, и что мы будем о серьезных вещах говорить? Будем ржать, шутить. Мы что, будем с тобой два часа сидеть о судьбах мира говорить? Два умных человека. Чем закончится? Ржачкой, сплетнями, мы про кого-то поговорим. Какой будет язык общения? Юмор и ирония. Возможно, сидя с другим человеком, с Вакарчуком, ты бы мог два часа говорить серьезно. А я - юмор, я клоун. Поэтому жанр неизменен.

 

- Белорусский рок ты раскритиковал…

 

- Я раскритиковал тот белорусский рок, который подсовывается через журналы и разные странные издания.

 

Допустим, все восхищались группой The Toobs. Вечно подающие надежды. А потом они их так же сливают. Они все время остаются «подающими надежды». Почему они не переходят в разряд монстров? И почему именно эти журнальчики насаждают нам именно музыку беззубую? Неужели у нас нет группы Mister X? У нас нет группы «Заточка», хотя бы? Где наша металл-сцена? Есть суперклассные группы, поющие классную музыку. Где наш фолк? Что у нас только «Троица»? Где Litvintroll? Почему про них не говорят…

 

- Они не выдерживают на болоте, умирают. «Ляпис» спасся тем, что он в России пробился.

 

- Я сейчас не играю концерты ни в России, ни в Беларуси. И по-прежнему самая популярная группа в Беларуси, и по-прежнему мы самая популярная панк-группа в России. Необязательно играть концерты. Пробиваться можно всем, чем угодно.

 

- А как тебе такому «brutto» удается быть с твоей женой? У тебя ведь жена актриса, милая женщина, маленький ребенок, а ты весь такой «brutto».

 

- Она такая милая, хорошая, замечательная и я ее люблю. Рядом был бы такой же замечательный, бл**ь, и что? Что это за семья? Говно, а не семья. Вот такие мы. И Зеля тоже боевая. Она прекрасная. Она могла отказать Лукашенко в свое время. Она долго была в черных списках, не получала роли и звания. Она всегда была примой в Купаловском театре, играла пять главных ролей, премии получала театральные.

 

Я вообще человек добрый. Правда, Путин, наверное, тоже думает, что он добрый человек. И как по Аристотелю, Калигула думал, что он человек добрый. То есть они делают ради добра что-то.

 

Но я человек добрый. Я не хочу сказать слово «хороший», особенно в контексте «хорошенький». Когда у нас говорят «хороший человек», это значит интеллигентный, не матерится, еще что-то. Как мне сказал актер Горбунов, которого я очень уважаю, снимался у Михалкова в фильме «12», но послал на х*й вату. Крутейший чувак. Он говорит: «Посмотрел твое интервью в Николаеве, правильно ты сказал, а то хороших до х*я».

 

Когда говоришь слово «хороший», то подразумевают «безобидный». А я не безобидный. Я уверен, что воин света, воин добра должен уметь дать в морду. И тогда я понимаю, что я делаю в Brutto, о чем я пою. И главное, какая разница - контекст художественный или еще какой-то? Важно то, как я это делаю и о чем я пою. Вот он я. Легко пиз**ть: «А, набил татуировок, похудел». Сделай! Хотя бы это.

 

Да, пускай у меня самые х**вые песни, я хуже всех пою, но я выше всех прыгаю и громче всех ору, бл**ь!

 

- Я читал одном из твоих интервью очень теплые слова про отца. И меня это поразило.

 

- Я очень люблю свою семью. Я очень люблю отца. Мама - героиня  и папа герой. Он офицер. Ему сказали, когда он заболел болезнью Паркинсона, что он выдержит максимум десять лет. Он жил 17 лет. Последние годы был парализован. Откуда в нем была жизнь, я не знаю.

 

- У тебя сердце кровью обливалось, когда ты это видел?

 

- Конечно… Я думал об этом. Я же с этим жил. Я когда уезжал из Беларуси, я не так переживал расставание со своей квартирой, с домом, с клубом и друзьями. Мне нужно было быть с отцом, потому что видел, что ему необходимо, чтобы я физически был рядом, чтобы он видел, что я сейчас его доспехи и его мускулы. Это давало ему жизнь.

 

Я приезжал: «Папа, все за**ись, ты главное думай, говори». Я действовал, как в фильмах про современных роботов. В нем была энергия и жизнь и он напрямую видел, что я действую - и это он живет, он действует, это - он тоже.

 

Но не только я. Мама совершила подвиг, Оля - сестра.

 

Моя семья – они все часть огромного закулисья. Немногие понимают, когда я говорил анархосиндикат, подразумевая синдикализм, что моя семья – это тоже «Ляпис Crew». Моя мама или моя Оля, они больше «Ляпис», чем некоторые работники, которые были в моей группе.

 

- Они всегда тебя поддерживали?

 

- Что значит поддержка? Поддержка – это же не только:  «Мы тебя хвалим и любим любого».

 

Зеля, Оля, мама – это единственные три человека на свете, которые могли меня остановить, когда я срывался. Единственные! Никто - ни ты, ни летчик-космонавт Гречко, вся группа Social Distortion, Народный кубанский хор. Rolling Stones на коленях бы пришли – они бы не остановили мои запои.

 

Это единственные люди, у которых была сила и власть надо мной, они могли остановить меня в те моменты, когда моя бесноватость, ярость, темная сторона брали верх. Потому что алкоголь – это моя темная сторона, это черный паук. То есть я могу быть - пауком со своими знаниями - спайдерменом, помощником. Но я могу быть и темным пауком.

 

- Ты до сих пор боишься этой своей демонической стороны?

 

- Страх – это не то, что может помочь. Я знаю, что это есть. Поэтому я никогда не говорю слово «бывший», никогда. Я алкоголик действующий и буду им всю жизнь. Я могу сейчас говорить, что не буду пить лет семь, буду вести здоровый образ жизни, стану спортсменом, а через два часа буду с какими-то цыганами ехать на повозке в сторону Ильичевска, по степям. И рядом будет два ящика вина и гулящие какие-то дамы, и петь вульгарные песни. Это от меня не уйдет никогда.

 

Почему я как-то сыронизировал про буддизм? Нельзя бороться со своими страстями, их надо знать. Потому что страсти нам иногда необходимы, именно они помогают выжить. Поэтому я не хочу психотерапевтов, я не хочу бороться со своими страстями. Эта испанщина должна быть в нас.

 

И поэтому когда я говорю про белорусов, я прошу «не надо вам быть буддистами, вам нужны эти страсти, чтобы они были, чтобы в нужный момент страсть помогла выжить, чтоб она такая - «что на х*й, меня, моих родных и близких?!».

 

Дзен нам подходит как учение, как форма знаний, каких-то постулатов, можно адаптировать. Но в принципе, мое твердое убеждение – то, что я алкоголик, это мне очень помогает как спортсмену.

 

- Мне кажется, что это у тебя такая демонстративная позиция. Ты пугаешь нас своим алкоголизмом или это реально тебя так душит?

 

- Что значит пугаешь? Для меня алкоголизм - это рядом со смертью, близко очень. Я не пью как Кулинкович, тихо там напился, повалился. Я становлюсь бешенным в десять раз. Моя энергия может повернуть и в темную сторону. Тут я раз в пять лет прыгаю со сцены, а если буду пить, то я буду прыгать на чужую сцену, на дерево, еще куда-то. Это очень опасно для меня. Я это знаю.

 

- Забыл спросить. Мы так долго разговаривали, а о самом скандальном я спросить и забыл. Почему тебе не удается все-таки избегать конфликтов с бывшими коллегами по «Ляпису».

 

- Я и не избегаю конфликтов. Я люблю их разрешать. Слово «избегать» - это значит конфликт продолжать. Если его законсервировать, он опять выйдет наружу.

 

Я конфликты решаю. Bonis nocet, qui malis parcit - кто зло щадит, тот добру вредит. В моем субъективном я – добро, значит, мой оппонент – зло. По кодексу бусидо, по кодексу воина. Я отрубаю голову своему противнику, чтобы избавить его от беса, чтобы помочь ему. Это, может, они хотят избежать конфликтов со мной, поют мои песни…

 

- Может, им не запрещать петь песни…

 

- Б**дь, ну, это же шутка. Неужели не понятно, что я не могу им запретить вообще петь песни? Мои песни поют в каждом караоке-баре. Это такая подъ**ка. Но я имею право сказать, что запрещаю петь песни и разрешаю их петь Васе Почицкому. Это вообще юмор и ирония.

 

Я не могу даже на юридическом плане им запретить петь песни. Пускай поют на здоровье. Но сказать в публичной сфере и этим сфокусировать чье-то внимание, что я не доволен тем, как они это делают. Это не значит, что они должны меня слушаться. Кто я им такой теперь? Никто. Они вообще не должны на такое реагировать. Это такая небольшая творческая пикировка.

 

Для меня необходимо, чтобы все понимали: это не корпоративный договор, что если я расхожусь с людьми, то я расхожусь навсегда. Но если мы разошлись, если они несут знамя какого-то «Ляписа», они должны понимать, что максимум, на что они готовы – это нести знамя «Ляписа»-98. Они могут петь «Ты кинула», «Паренек под следствием», «Раиньку». Потому что они носители того «Ляписа».

 

Все, что связано со мной, с революциями сознания, с физическим совершенством, с файтом – это мое сугубо личное. Все, что связано с «Огоньками» - это мое экзистенциальное. Поэтому это не трогай! Потому что в твоем исполнении - это вранье, это пиздеж.

 

Я все прекрасно понимаю, все хорошо, слава Богу, но я не избегаю конфликтов и особенно, когда говорят «со своими коллегами». Мои коллеги сейчас - рядом со мной на сцене, это Brutto. Я не верю в рок-н-ролльные юнити или еще что-то: «Ну, вы же там вместе на фестивалях выступаете». Я выступаю со своими конкурентами. Моя задача – выйти и порвать их всех. Будет это фейер-плей или я применю какую-то тактическую хитрость – это дело моих отношений с самим собой, со своей совестью, но никак не дело кого-то в округе. Как я этого достиг? Или я всем подножки подставил, или я был лучше готов. Я начинаю всегда с себя, я готовлюсь сам.

 

- То есть злости нет по отношению к «Трубецкому»?

 

- Какая злость? К кому? Жене Калмыкову, с которым мы 20 лет были вместе… К Пашке Булатникову? Какая у меня к ним может быть злость? Только спортивная. (Смеется)